В одной из последних — крошечной комнатке, обычно используемой для экспериментов на сетчатке глаз, — Бэйкер трудился над лицом Фойла. Под ослепительно яркими лампами он склонился с маленьким стальным молотком, выискивая каждую пору с краской и вбивая туда иглу. Голову Фойла зажимали тиски, но тело было не привязано. И хотя его мускулы дергались, он ни разу не шевельнулся, вцепившись руками в край операционного стола.
— Самообладание, — выдавил Фойл сквозь зубы. — Ты хотела, чтобы я научился самообладанию, Джиз. Я учусь. — Он скривился.
— Не двигайся, — приказал Бэйкер.
— Мне смешно.
— Все хорошо, сынок, — произнес Сэм Куатт, отвернувшись. Он искоса взглянул на яростное лицо Джизбеллы. — Что скажешь, Джиз?
— Он учится.
Бэйкер методично продолжал манипулировать иглой и молоточком.
— Послушай, Сэм, — еле слышно пробормотал Фойл. — Джиз сказала мне, что у тебя есть свой корабль.
— Да. Из тех, что зовут «Уикенд На Сатурне».
— То есть?
— Уикенд на Сатурне длится девяносто дней. Корабль обеспечивает жизнь четырех человек девяносто дней.
— Как раз для меня, — невнятно прошептал Фойл. Он скорчился от боли, однако тут же взял себя в руки. — Сэм, я хочу воспользоваться твоим кораблем.
— Зачем?
— Есть дело.
— Законное?
— Нет.
— Тогда это не для меня, сынок. Я завязал.
— Плачу 50 тысяч. Хочешь заработать 50 тысяч? Считай их целыми днями.
Безжалостно впивалась игла. Фойл корчился.
— У меня есть 50 тысяч. В венском банке лежит в десять раз больше. — Куатт вытащил из кармана колечко с мерцающими радиоактивными ключами. — Вот ключ от сейфа. Вот ключ от моего дома в Йобурге — двадцать комнат, двадцать акров земли. А вот ключ от корабля. Можешь не искушать меня, сынок. Я джантирую в Йобург и остаток дней своих буду жить тихо и мирно.
— Позволь мне взять корабль. Сиди в Йобурге и греби деньги.
— Когда будут деньги? И откуда?
— Когда вернусь. В астероидах… корабль «Номад».
— Что там ценного?
— Не знаю.
— Лжешь.
— Не знаю, — упрямо пробормотал Фойл. — Но там должно быть что-то ценное. Спроси Джиз.
— Послушай, — зло произнес Куатт. — Если хочешь договориться, давай начистоту. Ты осторожничаешь, как проклятый татуированный тигр, готовящийся к прыжку. Мы твои единственные друзья…
С губ Фойла сорвался крик.
— Не шевелись, — бесстрастно сказал Бэйкер. — Когда у тебя дергается лицо, я не туда попадаю иглой.
Он поднял глаза и пристально посмотрел на Джизбеллу. Ее губы дрожали. Внезапно она открыла сумочку и достала две банкноты по 500 кредиток.
— Мы подождем снаружи.
В приемной она потеряла сознание. Куатт подтащил ее к креслу и разыскал сестру, которая привела ее в чувство нашатырем. Она так зарыдала, что Куатт испугался. Он отпустил сестру и ждал, не решаясь подойти, пока рыдания не стихли.
— Черт побери, что происходит?! — потребовал он. — Что значат эти деньги?
— Это кровавые деньги.
— За что?
— Не хочу говорить об этом.
— С тобой все в порядке?
— Нет.
— Могу я тебе помочь?
— Нет.
Наступило молчание. Потом Джизбелла произнесла усталым голосом:
— Ты согласен на предложение Гулли?
— На «Номаде» должно быть что-то ценное. Иначе Дагенхем не преследовал бы Гулли.
— Я все равно пас. А ты?
— Тоже. Не желаю больше иметь ничего общего с Гулли Фойлом.
Снова наступило молчание. Потом Куатт спросил:
— Значит, я возвращаюсь домой?
— Тебе не сладко пришлось, да, Сэм?
— Я тысячу раз думал, что вот-вот сдохну, нянчась с этим тигром.
— Прости, Сэм.
— Я бросил тебя, когда ты попала в беду в Мемфисе,
— Это было естественно.
— Мы всегда делаем то, что естественно, хотя иногда не следовало бы.
— Я знаю, Сэм. Знаю.
— А потом проводишь остаток дней, пытаясь отквитаться… Пожалуй, я счастлив, Джиз. Сегодня ночью я сумел отдать долг. Могу теперь вернуться домой?
— Назад в Йобург, к спокойной жизни?
— Да.
— Не оставляй меня одну, Сэм. Я стыжусь себя.
— Почему?
— Жестокость к глупым животным.
— Что это значит?
— Не обращай внимания. Побудь со мной немного. Расскажи мне о счастливой жизни. Что в ней счастливого?
— Что ж, — задумчиво произнес Куатт. — Это иметь все, о чем мечтал в детстве. Если в пятьдесят у тебя есть все, о чем мечтал в пятнадцать, это счастье. А мечтал я…
И Куатт стал рассказывать о символах, целях и разочарованиях своего детства, пока из операционной не вышел Бэйкер.
— Ну, как? — нетерпеливо спросила Джизбелла.
— Все. С наркозом я мог работать быстрее. Сейчас его бинтуют.
— Он ослаб?
— Разумеется.
— Когда снимут бинты?
— Через пять-шесть дней.
— Лицо будет чистым?
— Я полагал, тебя не интересует его лицо, дорогая… Оно должно быть чистым. Не думаю, что я пропустил хоть пятнышко. Можешь восхищаться моим мастерством, Джизбелла… и моей проницательностью. Я собираюсь поддержать затею Фойла.
— Что?! — Куатт рассмеялся. — Ты хочешь рискнуть, Бэйкер? Я считал тебя умнее.
— Не сомневайся. Под наркозом он заговорил… На борту «Номада» — двадцать миллионов в платиновых слитках.
— Двадцать миллионов! — Лицо Куатта побагровело. Он повернулся к Джизбелле, но та тоже была в ярости.
— Не смотри на меня, Сэм. Я не знала. Он и мне не сказал. Клялся, что понятия не имеет, почему Дагенхем его преследует… Я убью его, растерзаю его своими собственными руками и не оставлю ничего, кроме черной гнили. Он будет экспонатом твоего зверинца, Бэйкер. О, господи, почему я сразу не позволила тебе…